И жил он долго и счастливо. Они жили долго и счастливо… (О жизни.). «Жизнь и любовь нужно воспринимать с нежностью и стараться избегать стресса»

Уделять больше времени семье, оставаться активными, учиться новому, быть умеренными в еде, избегать стресса и высыпаться – долгожители рассказывают, что помогает им перешагнуть 90-летний рубеж и жить насыщенной жизнью.

«Жизнь – это непрерывное образование»

Мой секрет в том, что я очень активна и не теряю интереса к жизни. До прошлого года я работала гардеробщицей в парикмахерской. Оказалось, это очень непросто – вдруг перестать ходить на работу. Но у меня замечательная семья, и теперь я могу уделять ей больше внимания.

По понедельникам я с удовольствием хожу в спортзал на занятия для тех, кому за 50. Посещаю театральную студию и планирую начать изучать немецкий, когда наберется группа.

Жизнь – это непрерывное образование, самый большой жизненный урок – это терпение. Раньше я волновалась по пустякам. Теперь я знаю: все, что происходит, неслучайно и правильно.

«Нужно больше спать и не пить слишком много»

Пэм Зельдин, 94 года (слева), её праправнучка Софи и сестра Нора.

Я живу с сестрой Норой, ей уже 98. Мы заботимся друг о друге. Ее муж умер десять лет назад, а обе дочери к тому времени жили во Франции. И я ей предложила перебраться ко мне. Мы всегда хорошо ладили и стали отличной командой.

Мы до сих пор сами делаем всю работу по дому. Нора убирает первый этаж, я – второй. Она готовит, а я занимаюсь другими делами и иногда помогаю ей на кухне. Только для работы в саду мы наняли помощника.

Если хотите жить долго, заботьтесь о здоровье. Обязательно высыпайтесь и не злоупотребляйте алкоголем. Нора, например, позволяет себе вечером стакан джина с тоником.

«Возраст – это состояние души»

Я живу так долго, потому что смерть добра ко мне, а я люблю жизнь и считаю, что она – самый ценный подарок. Возраст – это состояние души. За свою долгую жизнь я понял, что главное – быть полезным себе и другим.

Если бы я мог написать письмо себе молодому, то посоветовал бы больше заботиться об уме и теле. Чтобы хорошо чувствовать себя в старости, в молодости нужно много читать, размышлять и двигаться. Также надо быть умеренным в еде, ведь мы едим слишком много.

«Жизнь и любовь нужно воспринимать с нежностью и стараться избегать стресса»

Сейчас у меня не так много увлечений. Я читаю, общаюсь в Сети, не расстаюсь со своим планшетом. Овдовев, я даже пробовал знакомиться в интернете, но понял, что это не для меня.

Тем, кто хочет дожить до глубокой старости, я советую не суетиться и не переживать из-за ерунды. Не нужно слишком часто менять работу, лучше найти себе дело по душе. Чем я только не занимался, от строительства и торговли недвижимостью до преподавания. Живите неторопливо, наслаждаясь каждым моментом.

«Я наконец осознала, что мне интересно на самом деле»

Когда тебе за 90, жизнь становится очень медленной. Мне сложно двигаться, но, к счастью, с головой все в порядке. Не так давно у меня появились новые интересы. Прежде я никогда не писала, а сейчас пишу довольно много. Биография моего мужа уже готова и скоро выйдет в свет. Также я записываю аудиокниги.

С годами я стала более терпимой. Это не значит, что я совсем перестала кричать и возмущаться. Но теперь я с большим пониманием отношусь к тем, кто живет и думает иначе, чем я.

Я уверена, что живу так долго, просто потому что мне повезло

Меня радуют семейные и дружеские ужины и редкие походы в театр. Раньше я ходила в бассейн, но теперь пришлось забыть о физических нагрузках. Это большой минус преклонного возраста.

Я уверена, что живу так долго, просто потому что мне повезло. Я никогда не ела здоровую пищу, мало занималась спортом и не делала ничего такого, что может продлить жизнь. Я уверена: если вам 80 лет, и вы нормально себя чувствуете, у вас есть все шансы дожить до 100. И я собираюсь это сделать.

Они жили долго и счастливо...Он и Она...

ОН. Он проснулся от того, что подушка была мокрой. Он подумал, что плакал ночью. Этого с ним не было уже очень давно. Он открыл глаза. На улице шел дождь, и в приоткрытое окно попадали капли. Значит, это были вовсе не слезы. Ему стало грустно, будто он лишился чего-то.
Под одеялом было тепло. Накатывающий волнами воздух из окна приятно холодил лицо. Он поплотнее укутался в одеяло и смотрел, как дождь чертит короткие штрихи за окном. Это действовало усыпляюще.
Он уже задремал, как вдруг что-то кольнуло его. Какая-то мысль шмыгнула мышью и исчезла, оставив ощущение противной пустоты. Все еще нежась в теплоте одеяла, особенно приятной оттого, что на улице дождь и холодно, он лениво пытался поймать эту мысль. Только для того, чтобы просто определить ее. Он не предполагал еще, что она будет столь важной, а главное, столь болезненной. Она не давалась. Вместо нее в голову лезло Бог знает что. Он оставил свои попытки и опять отдался пленительному ощущению неги.
Почему-то вспомнилась юность, когда он, вот так же укутавшись в одеяло, ложился возле открытого окна и, ловя на лицо капли дождя, представлял, как сложится его будущая жизнь. В тогдашних мыслях всегда присутствовала некая сладостная горчинка - он ее хорошо помнил. Но совершенно не помнил, с чем это было связано.
Ну да Бог с ней, подумал он, нежась в колыбельном ощущении постели, когда вдруг острое и удивительно сильное предчувствие опасности буквально пронзило его. Со своей привычкой к самодисциплине и умением управлять собой он стремглав вытащил себя из нирваны, отбросил негу и быстро, в режиме тревоги, пробежал по своим ощущениям. Он никогда не смог бы достичь того, чего достиг, без этой своей способности предельно концентрироваться в нужный момент. Да, он легко обнаружил источник этой опасности - ею была та мышка-мысль, что прошмыгнула несколько минут назад. Именно она приходила к нему под утро - время, когда человек наиболее беззащитен перед самим собой, — и заставила плакать во сне.
Впервые за многие-многие годы. Все это, а главное, само содержание мысли стало ему известно буквально в доли секунды. Но он тут же пожалел об этом. Потому что это была смертельно опасная мысль. Конечно, он мог отринуть ее от себя, еще было не поздно. Его воли хватило бы на это.
Но он не захотел этого делать.
В трезвом уме и ясном рассудке, по своему собственному выбору он остался наедине с мыслью, которая способна была сокрушить не только отдельную личность, какой бы сильной она ни была. Она могла сокрушить страну. Нацию. Планету. Галактику. Его никто никогда не любил - вот какой была эта мысль.

ОНА. Готовясь ко сну, она шла по дому и включала везде свет. Пес, рыжий сеттер, махал хвостом впереди.
Последовательность комнат была фактом непреложным, характер проявить тут было невозможно. Но вот к какому выключателю подойти вначале - предполагало массу вариантов. И пес пользовался ими как хотел. А она безропотно шла за ним. Это было единственное существо в природе, которому она подчинялась.
Так они и шли, собака и хозяйка, длинной чередой комнат, изгоняя темноту из огромного дома, занимающего весь склон холма в Беверли-Хиллз.
Когда они вошли в залу, где висела эта идиотская картина, она загадала. Прошлый раз пес подходил вначале к светильнику у окна и только потом к блоку ламп, освещающих картину. Есть. Пес направился к блоку ламп. Извините, все. Больше этой картины здесь не будет. Как не будет больше в ее жизни и автора этой картины. Но она не виновата. Все претензии, пожалуйста, к псу. Ну какая же он умница, подумала она. Она остановила его, присела, обняла. Пес был недоволен. Он не любил нежности не ко времени. Дел еще было невпроворот. Впереди ожидали несколько спален, еще одна гостиная, бильярдная, комната с баром, комната, в которой любила останавливаться ее ближайшая подруга, разбившаяся в Альпах два года назад, комната, в которую она никогда бы не заходила, если б не нужда со светом, и еще пара-тройка комнат, которым она все никак не могла придумать пользы.
Нет, хватит на сегодня, сказала она псу, Бог с ним, со светом. Пойдем лучше спать.
Конечно, она была у него в подчинении, в этом он никогда не сомневался. Но она женщина, и причем необыкновенная. Чтобы понять это, не обязательно быть человеком. Достаточно быть просто живым существом. И потом сегодня она чем-то очень взволнована. Он это чувствовал. Поэтому он согласно лизнул ее щеку и повернул назад. Это было непоправимой ошибкой. В той части дома нельзя было оставлять темноту.

Они возвращались к ее спальне, и опять его рыжий хвост мотался впереди, а она все не могла отойти от событий 30-минутной, не больше, давности.
Она ехала домой от автора этой картины. Кстати, совершенно непонятно, почему она такая дорогая. И почему так дорого все, что выходит из-под его кисти. Конечно, он культовая фигура, национальное достояние, личный друг Президентов и вообще выдающаяся личность, божественно сложен, великолепный любовник - со всем этим она готова была согласиться, но вот картины его ей все равно не нравились. Так вот, она ехала домой, потому что предпочитала спать одна. Предпочитала, в ее случае, с ее характером и волей, означало только одно - она всегда спала одна. Даже когда, будучи бесприданницей, почище, чем у Островского, выходила замуж за владельца этого дома, а также около дюжины домов в разных частях света и бизнеса, истинного размера которого она не знает до сих пор, но, главное, человека, который ее увлек, сильно, почти без оглядки, - даже тогда она не спала с ним ночью. Или то бесконечно малое, что оставалось от ночи после их страсти. Она все равно должна была уйти к себе в спальню, лечь в свою, принадлежащую только ей, постель, и только тогда сон принимал ее в свои объятия.

Автор картины знал это ее предпочтение. Знал, что совершенно бесполезно пытаться отговорить ее от него. Знал, что она предпочитает молчание после их встреч - он часто ловил себя на том, что это молчание, когда он вспоминает его назавтра, возбуждает его гораздо сильнее, чем даже воспоминание самых откровенных моментов их страсти. Знал, что она предпочитает после этого не вести машину, а сидеть сзади, уставившись в окно, и слушать тихую, спокойную музыку.
Она знала, что он знает все это, а также, может, тысячу ее остальных предпочтений, самых мельчайших, незаметных и, возможно, даже не вполне осознаваемых ею. Знала также, что, представься ему шанс, он не думая разменял бы всю свою жизнь на возможность реализации всех ее предпочтений и никогда бы не сожалел об этом - лишь бы только быть рядом с ней.
Потому вел ее машину домой он — назад он вернется на такси, вел молча, тихо играла спокойная музыка, и, хотя ему очень хотелось, он не пытался незаметно взглянуть на нее в зеркало, так как она предпочитала, чтобы он этого не делал. Она знала все это, но это совсем не затрагивало ее чувств.

Так было с ним, так было со всеми до него, и так будет с теми, кто случится в ее жизни потом. Это было так же неизбежно, как смена дня ночью. Конечно, приятная смена, но из-за привычности она давно потеряла свою остроту и потому воспринимается как должное. Естественное.

Вот и сейчас, понимая все желания человека за рулем, но только самым дальним уголком сознания, где находились какие-то маловажные для нее вещи, она смотрела через окно автомобиля на ночную Мелроуз-стрит.

Была пятница, рестораны и кафе бурлили, молодежь клубилась у входов в дискотеки. Тонировка боковых стекол ее машины добавляла темноты, от этого все происходящее снаружи выглядело несколько непривычно, словно ночь стала чернее обычной, и она вдруг ощутила себя на совершенно другой улице. В другой стране. В другой жизни. Это было очень короткое мгновение, но подействовало оно как ожог.

Она не любила копаться в себе, в своих мыслях, предпочитала во всем простоту и ясность - что вызывало восхищение у всех знавших ее и считавших это национальной особенностью, - но вот уже более получаса она пыталась разобраться в причине появления этого мгновения.
Зазвонил телефон и отвлек ее. Такси уже довезло автора картины до дома, он хотел сообщить ей об этом, а заодно еще раз пожелать спокойной ночи. Она подумала, не сказать ли ему о решении, которое она приняла несколько минут назад в зале с этой дурацкой картиной, но потом решила, что это вызовет тяжелый и долгий разговор, и промолчала.

Доведя ее до спальни, пес не стал входить - он тоже знал, что она предпочитает спать одна, - и лег у порога, перед дверью, которую она закрыла за собой, поцеловав его и сказав, что они обязательно увидятся завтра утром.

Когда-то она прочла, что собаки не различают длину отрезков времени и даже минутное прощание с хозяином считают прощанием навсегда. С той поры она при каждом расставании обещала своему псу новую встречу.
Она погасила свет и легла в постель. Она знала, что сейчас в сияющем огнями доме единственное темное окно - в ее спальне. (То, что в этот раз это было не так и в темноте оставалась почти половина дома, свидетельствовало, скорее всего, о сильном душевном волнении.) Она не знала почему, но вот уже сколько лет, ненавидя темноту и зажигая свет везде и всегда, где это было в ее власти, она могла заснуть только в темной комнате и только одна.
Засыпала она всегда очень быстро. Вот и сейчас не прошло и нескольких секунд, а она уже по крутой горке скользила в сон. Но внезапно, в том пограничье, где дневной жизни нет уже, а ночной нет еще, перед ее глазами снова предстала та темная улица, которая привиделась ей на ночной Мелроуз. Ничего еще не успев осознать и ведомая лишь инстинктом, она стремительно рванула обратно в явь, где вдруг с удивлением обнаружила, что плачет. Впервые за долгие-долгие годы.
Она плакала, зарывшись лицом в подушку и давясь рыданиями, чтобы не беспокоить пса. Плакала горько, безнадежно, жалея себя, как жалела бы постороннего человека. И как можно не пожалеть человека, которому вдруг открылась простая и страшная истина.
Она никого никогда не любила - вот какой была эта истина.

ОН. Он смотрел в окно и улыбался. Это была нехорошая улыбка. Обычно те, кому она была адресована, запоминали ее на всю жизнь - если он решал оставить им ее. Но сейчас он улыбался самому себе, а это могло означать только одно - он решил дойти до самого конца.
За пару десятков лет, которые прошли после юности, у него с самим собой сложились вполне определенные отношения. Он никогда не лгал самому себе. Ему хотелось разобраться с этой чертовой мыслью. Он понимал, что это может быть губительным. Но понимал также, что сознательно никогда не сможет причинить себе вреда - для этого его инстинкт самосохранения был слишком силен. Недаром про него говорили, что он чувствует опасность до того, как она появляется. Именно потому этот самый инстинкт сейчас должен был умерить свою прыть.
Ему необходимо было довести себя до края пропасти. До обрыва. Лишь так, балансируя на грани недопустимого, можно было проверить истинность или ложность этой мысли. Только отбросив, как прошлогоднюю газету, мужскую гордыню, инстинкт самца и уверенность любовника. Всегдашнюю свою победительность, страх врагов и неизменную удачу. Свою империю, подобострастие подданных и силу охраны. Свою фамилию, облик и образ, известные миллионам. Короче, все то, что делало его именно им, - и остаться просто Мужчиной, у которого была - или не была - любящая его Женщина.
Видит Бог, это было занятие не для слабого человека. Хотя и противник у него был не из последних - он сам. Точнее, часть его - собственный инстинкт.

ОНА. Она смотрела на освещенный наружной подсветкой белый, словно сделанный из лаковой кожи, цветок магнолии, по-театральному красиво свисающий перед окном - здесь вся природа была на манер декораций, - на сад, залитый электрическим светом, а в голове сухо колотилось одно и то же - она никогда никого не любила.
Все слезы, на которые она была способна, она уже выплакала. Теперь ее, с ее характером, интересовал только один вопрос - почему? Почему это
произошло именно с ней? То, что это правда, она поняла сразу. Врать она не любила, а уж самой себе - никогда. Она была создана для любви, в этом она никогда не сомневалась. Она трезво оценивала себя. Превосходные степени не относились к ней. Были много красивее ее, сексуальнее, умнее, привлекательнее, стервознее, в конце концов, если кто любит таких. Но она была Женщиной. И это чувствовали все без исключения, с кем сталкивала ее судьба. К ее чести, в этом она не видела своей заслуги и воспринимала просто как некий дар. Кто-то хорошо поет, кто-то способен к языкам, а ей от Бога досталось именно это.
Не зажигая света, она села в кровати, уперлась спиной в изголовье и закинула руки за голову. Нахождение логических связок - дело мужского ума. Но она предпочла не прятаться за особенность женского интеллекта. А предпочтение для нее означало только одно - она найдет причину того, что случилось с ней.

Пес за дверью что-то почувствовал, заворчал и карябнул лапой дверь - послышался сухой стук когтей. Войти он не мог, дверь открывалась наружу, он просто давал знать, что он здесь и, как всегда, готов ради нее на все. Она негромко сказала ему, что у нее все в порядке, пусть не беспокоится и спит дальше, хотя знала - он заснет только после того, как будет уверен, что заснула она.
Боюсь, милый, сказала она про себя своему псу, у нас с тобой будет бессонная ночь и утром ты меня не узнаешь. Она невольно усмехнулась самой себе - даже в таком состоянии она кокетничала, причем сама с собой. Ну что ж, на то она и женщина. Она прекрасно знала, что ни одна ночь, какой бы бурной она ни была, еще не отразилась на ней утром.

Она вновь вернулась мысленно к тому моменту сегодняшнего вечера, когда сидела в машине, идущей по ночной Мелроуз, - ей почему-то казалось, что поиск надо начинать именно оттуда. Так вот, она сидела в машине, и тело ее было полно той усталой легкости, которая бывала у нее обычно после любви, ей нравилось это чувство, и она сполна отдавалась ему, бездумно смотря в окно. И вдруг она оказалась на той темной улице.
Последние годы она все реже и реже возвращалась мыслями к родине, которую покинула много лет назад, влекомая инстинктом, всегда нацеленным на успех, как стрелка компаса - на север. Но эту улицу она узнала сразу. Это была улица ее юности.
Что-то там произошло, на той улице, что-то очень опасное, что подействовало на нее здесь, на Мелроуз, как ожог, даже спустя столько лет. И это случившееся тогда было как-то связано с открывшейся ей только что страшной истиной.
Она попыталась вспомнить, но не могла. Что-то мешало ей. Было такое ощущение, что то место в ее памяти закрыто тяжелыми воротами. Она навалилась на них всем телом, она билась в них плечом, ногами, и они вдруг поддались. Чуть-чуть. Вначале. Потом все больше и больше. Пока не распахнулись настежь и не сгинули, словно их и не было никогда. И что же она увидела?

ОН. Со свойственной ему скрупулезностью и методичностью он перебирал свое прошлое, пытаясь найти то, что могло бы доказать ложность этой мысли-убийцы. Он звал на помощь всех женщин, которые были в его жизни. И они приходили. Вспышками-воспоминаниями. То лицо, то поза, то часть тела. Словно сумасшедший киномеханик дергал взад и вперед ленту всей его жизни.
Единственное, что объединяло эти воспоминания, - все они были сексуально обусловлены. Что бы ему ни вспоминалось про любую из женщин, это были исключительно моменты телесной близости с ними. Или предблизости - он, например, вспомнил, как спустил одной из них бретельки платья и ласкал груди. Или послеблизости. Два раза подряд - наверное, когда-то это было эмоционально очень сильно - ему увиделось, как он сразу проваливался в сон после жарких объятий. Он даже видел кусочки этого сна. Но уже не так ярко. Это была как бы копия с копии.

Он перебирал, словно четки, эти воспоминания, то уходя в самую их глубь, то выныривая к совсем недавнему, иногда по-нескольку раз возвращаясь к одной и той же женщине, но в разных вспышках, и вдруг почувствовал, что получает от этого удовольствие. Его мужское самолюбие приятно тешилось, на лице - он это уловил по напряжению щечных мышц - появилась довольная улыбка. Понятно, сказал он своему инстинкту самосохранения - а то, что это действовал именно он, у него не было сомнений, - значит, добром не хочешь уступить. И снова улыбнулся сам себе своей нехорошей улыбкой.

Запиликал мобильник. Этот номер знали только несколько самых близких людей и начальник его охраны. Должно было произойти что-то чрезвычайное, чтобы они стали звонить по нему. Рука потянулась за телефоном, но он остановил ее на полдороге. Я предупреждал тебя, сказал он встрепенувшемуся при звонке инстинкту, как сказал бы любому другому, кто его подвел. Теперь тебе придется платить. И сразу, как в омут головой, бросился туда, куда не хотел пускать его инстинкт.
В черный колодец, в тайную яму, где были заточены все отказы, измены, пренебрежения, отринутые просьбы, оскорбленные мечты, безответные чувства и главное, главное, что было спрятано на самом дне, - три любви его жизни. Все в разной степени, но удручающе однообразно обманутые, оскорбленные и униженные.
И опять все вспышками. Но на этот раз они высвечивали картинки. Застывшие, как в детской игре "Замри".

Лето, вечер, метро "Сокол". Ялта, столовая самообслуживания. Троллейбус "Б" проезжает мимо планетария. Квартира, квартира, четырехместный номер в гостинице, комната в коммуналке, кафе с громкой музыкой и всполохами синего света, тощий матрас на полу, диван с продавленной спинкой, заднее сиденье автомобиля, институтская аудитория, тамбур электрички, пляжный лежак... Все, хватит! Ты убьешь себя, это самоубийство! Выныривай! Выныривай скорее!.. - завопил инстинкт.

Заткнись! - прикрикнул он на него. Тот вопил и корчился, как грешник на сковороде, но не отступал и молил, молил и подсовывал спасительную мысль: это же все было тогда, когда ты был никем - школьником, студентом, младшим научным сотрудником, неудачливым мужем, незавидным отцом, бедным любовником, начинающим маклером, карточным игроком, ставящим на кон последнее, человеком, боящимся бритых затылков в кожаных куртках, милиции, закона, перемены курса доллара, поворота в стране к старому, Господи, чего ты только тогда не боялся. Но это все уже ушло, все позади. Ты вспомни другое, что было потом. Когда ты стал тем, кто есть сейчас. Когда ты богат, знаменит, когда твои фотографии не сходят с газетных и журнальных полос, когда знакомство с тобой почитают за честь далеко не самые последние люди в стране и за рубежом.

Кипр, бунгало. Мальдивы, яхта. Фиджи, частный бассейн. Москва - сауна, сауна, сауна. Особняки, рестораны, загородные дачи, кабинеты организаторов конкурсов красоты, артистические уборные, американки, француженки, итальянки, немка, похожая на русскую, испанка, точь-в-точь казашка, американская певица, салоны частных самолетов, гостиничные апартаменты в разных городах и разных странах. Гостиница в Беверли-Хиллз.

Ее он почему-то запомнил особенно. Разгоряченный, еще со сбитым дыханием, он встал с постели и вышел на балкон, чтобы поймать влажной кожей дыхание ветра. Весь склон холма напротив занимал огромный дом, сияющий огнями своих бесчисленных окон. Лишь одно из них, на первом этаже, было темно. Он долго смотрел на это окно, потом почему-то вернулся в спальню, молча повалил на кровать направляющуюся было в ванную женщину и снова овладел ею. Неистово, безжалостно и зло. Будто мстил кому-то.

ОНА. Ничего особенного она не увидела. Темная улица бесконечно далекого отсюда Подольска с повыбитыми фонарями и стоящий рядом с ней юноша. И это все?! - спросила она сама себя облегченно. И из-за этого весь сыр-бор?! - продолжала она себя спрашивать, но облегчение вдруг панически съежилось и исчезло, и она все вспомнила.
Но прежде она вспомнила, что ворота в ее памяти были воздвигнуты ею самой, и вспомнила, от чего они должны были оградить ее.

Ее всегда, даже в самом юном возрасте, отличала удивительная трезвость мысли и знание того, что ей нужно. А нужно ей было все. Она не хотела жить так, как жила ее семья, соседи, городок и вся страна. Ей нужен был весь мир. И его принесут и положат к ее ногам мужчины, она это чувствовала. Еще почти девочкой она инстинктом ощущала, что способна получить то, что хочет, но для этого ей надо быть сильной. А любовь — это слабость. Уязвимость. Зависимость. Что ж, значит, не будет любви. Ее заменят страсть, уважение, жалость, привычка. Господи, сколько есть на свете вещей, которыми можно заменить любовь.

При этом, будучи уже взрослой, она всегда гордилась, что никогда не поступала вопреки собственному чувству. Она ни разу не спала с людьми, с которыми не хотела спать, ни разу деньги или власть не были определяющими в ее выборе. Но она и никогда не выбирала среди людей, у которых не было денег или власти. Скакунов, несущих ее ввысь, она отбирала только в элитных конюшнях.
Но главное правило, по которому происходил этот отбор, - никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не допустить того гибельного ощущения, которое овладело ею, когда она в далекой своей юности пришла к подруге и увидела этого веселого юношу с грустными глазами.
Вот от этого чувства и были ею воздвигнуты ворота. Которые сегодня почему-то рухнули и выпустили наружу то, чему она навсегда запретила выход.

ОН. Ну и что, сказал он инстинкту, я вспомнил. И что получилось? Инстинкт молчал. Да, с инстинктом ему повезло. Трусоват, конечно, но это его основополагающее качество. А вот что попался честный - это молодец. Когда нечего сказать - молчит, не юлит. Хотя что тут говорить, и так ясно - все было куплено и оплачено. И не обязательно деньгами. Его положением в обществе, связанными с его именем громкими скандалами, возможностью потешить женское тщеславие. Да и вряд ли при его известности нашлась бы женщина, которая могла бы отвлечься от всего этого антуража и полюбить его просто как мужчину.

Вне всякого сомнения, это было оправданием. Инстинкт уже не просто молчал, он молчал удовлетворенно. Хотя и был еще довольно-таки скукоженным. Да ладно, сказал он ему, не бери в голову, еще не вечер. Не любили, так полюбят. Все еще впереди, какие наши годы. А и не полюбят, ну и хрен с этим. Все равно приятно сознавать, что любая понравившаяся женщина может стать твоей.
Услышав это, инстинкт блаженно заурчал, расслабился - и в этот момент он нанес ему смертельный удар. Он всегда так поступал со своими врагами. Делал вид, что все забыто, все прошло, впереди безоблачная дружба, и когда они отменяли тревогу и разряжали оружие - следовал фатально неотвратимый выпад.

Как и сейчас, когда он задал себе простой, как лезвие самодельного ножа, вопрос: что ты за человек такой, если ни в бедности, ни в богатстве не
стал ни для кого любимым? Родители, которых уже давно нет на свете, не в счет, им самой природой предназначалось любить тебя. Ты только вдумайся, сказал он сам себе, - случись тебе завтра умереть, это не будет ни для кого трагедией. Сожалеющие, конечно, найдутся. Но никто не захлебнется горем, не зайдется в истерике, считая, что без тебя жизнь закончилась. И пусть это преувеличение, которое ослабнет со временем и перейдет в привычную глухую тоску, но хоть было бы что преувеличивать. С тобой же и этого не будет, сказал он сам себе и замер.

Его охватило удивительное, никогда не испытанное им ощущение. Никто не держал за руку, никто не пытался остановить его на краю, более того, вообще пропало ощущение края. И он шагнул дальше.
Если тебя до сих пор, в лучшие твои годы, никто так и не полюбил, то много ли у тебя шансов, что это произойдет позже, задал он самому себе вопрос. Только не забудь, ты ведь тоже должен полюбить этого человека. Ведь разговор о том, любил ли тебя кто-нибудь, кого ты тоже любил. Вопрос стоит только так. Иначе бессмыслица. Но тогда надо принять во внимание твои многократно возросшие требования к этому человеку, твое тысячекратно умноженное неверие, что любят именно тебя, а не тебе сопутствующее. Твое, признайся, вообще неверие в любовь. И если все это учесть, то шансов у тебя - ноль.

Тут он почувствовал тот самый холодок, который обычно служил у него предчувствием крайней опасности.
Вообще-то, когда человек признается самому себе даже в самых страшных своих бедах, подспудно он совершенно уверен, что выход есть. Это основное свойство человеческой натуры - срабатывает инстинкт самосохранения. Иначе человеку труба, ему нет смысла жить дальше. Похоже, это у него и произошло.
Плюсов - никаких, перспектив - тоже. А инстинкт свой он загнал так далеко, что тот и вовсе исчез. Ну что ж, сказал он себе, самое время стреляться. Или принимать цианистый калий.

ОНА. Она пришла к подруге, когда все были уже за столом - отмечали день рождения. Она, как это умела, одним взглядом окинула сидящих и сразу поняла, что здесь нет никого, кто мог бы заинтересовать ее. Она уже садилась на свободное место, когда с балкона в комнату вошел он - он курил там. Она подняла глаза, встретилась с его взглядом - и дальше она ничего уже не помнила.

Очнулась она от этого обморока, проходящего при полном сознании, уже на улице. Было темно, моросило, редкие уцелевшие фонари почти не давали света, скрипел на ветру раскачивающийся гаишный знак. Она была в его объятиях, и ей хотелось только одного — чтобы это никогда не проходило.
Она поняла, что происходит самое страшное, что только может произойти: она теряет будущее, которое уже было построено в ее воображении. Собрав остатки последних сил, она оттолкнула его и сказала, что ей надо идти. У нее завтра свадьба. Она хотела, чтобы он поверил ей. Очень хотела. Но понимала, что не поверит. Никто бы не поверил такой нелепой лжи, это очевидно. И она уже смирилась с тем, что потеряла так замечательно спроектированное свое будущее, но была почему-то счастлива. Безмерно.

ОН. Он прекрасно знал, что не воспользуется ни ядом, ни пулей. И причина этого вовсе не в инстинкте - живой тот или уже дохлый. Дело в элементарной логике. Смерть ничего не меняет. Она только ставит точку. И будет эта точка поставлена сейчас или много позже, вывод, к которому он пришел только что, нисколько не изменится.
Для него, человека, который никогда не признавал безвыходных положений, такая мысль была даже похуже смерти. Он почувствовал, что ему остро не хватает воздуха.
Вскочил с постели, рванул на себя чуть приоткрытое окно - с тяжелым пуленепробиваемым стеклом, недавно вставленным по настоянию начальника безопасности, оно шло с натугой, - глубоко, всей грудью хватил холодного, пропитанного дождем и запахом далеких лесов воздуха и вдруг подумал, что всего несколько секунд лета до асфальта внизу, и удушье исчезнет.
И в тот же миг его инстинкт, окончательно сдаваясь, белым флагом выметнул в память самое сокровенное, что прятал от хозяина, держал, как последний рубеж, за которым последовала безоговорочная капитуляция - любовь, которую он так безуспешно пытался обнаружить этим утром.

Он смутно помнил обстоятельства их встречи, как они вышли из дома, куда шли и что говорили друг другу. Зато помнил так, словно это случилось только что, ее поднятое к нему лицо, холод ее губ и мотающийся на ветру, как оглашенный, над самыми их головами уличный фонарь. Помнил его скрип. А главное, помнил ощущение такого счастья, которого у него никогда уже потом больше не было.
Она вдруг оттолкнула его и сказала, что ей надо идти - у нее завтра свадьба. Он хотел рассмеяться и покрепче прижать ее к себе - она совсем не умела врать, это было очевидно. Как очевидно было и то, что их встреча была тем, что случается лишь раз в жизни - и то, если очень повезет. Но вместо этого он неожиданно для самого себя разжал руки и холодно сказал: "Поздравляю".
Когда он поворачивался, чтобы уйти, ему показалось, что в ее глазах мелькнуло облегчение.

ОНА. Она видела, что он не поверил. Но в следующую же секунду поняла, что ошиблась, - он поверил! Выпустил ее из объятий, холодно бросил: "Поздравляю" и ушел. Быстро, словно бежал от чего-то. Невозможно острая боль охватила все ее существо, но одновременно с этим она испытала огромное облегчение. Она поняла, что ее будущему ничего больше не угрожает и оно останется таким, каким она его задумала.

ОН. Поздравляю, сказал он своему инстинкту с явной иронией, хорошая работа. Это надо же было все так спрятать - еле вспомнил.
Да, согласился тот с некоторой обидой за вынужденную капитуляцию, но стремительно набирая прежнюю силу.
Ты вспомнил. Но не все. А теперь вспомни-ка свое отчаяние. Свой страх.
Ты обнимал ее и понимал, что кроме этого тебе больше ничего в жизни не надо. Тебе уже не придется лезть вверх, карабкаться по кручам и отвоевывать себе право на счастье — оно уже у тебя есть.
Небольшая квартирка в "панельке", сохнущие на кухне пеленки, обычная работа и обычная жизнь - вот что тебя ждало впереди. И вот от чего ты так поспешно бежал, воспользовавшись нелепым поводом.

ОНА. Ну что ж, сказала она себе, лежа в постели и глядя на кожистый цветок магнолии за окном, значит, все случилось так, как ты и задумала. И это не самое плохое из того, что могло бы случиться с тобой. Она улыбнулась и сразу же заснула, и сон ее был глубок и спокоен.
А та темная улица из ее прошлого, которая привиделась ей на ночной Мелроуз, никогда больше ее уже не тревожила.

ОН. Пеленки. Ребенок. Любимая. Может, это как раз то, чего не хватало ему всю жизнь, подумал вдруг он. Эта мысль почему-то ему очень понравилась, и он решил подольше остановиться на ней.
Но запиликал мобильник. Наверняка случилось нечто важное, если второй раз звонят по этому номеру, решил он и поднял трубку.
А все, что занимало его сегодняшним утром, легким волевым усилием было отодвинуто в сторону, чтобы никогда больше уже не тревожить.

ОН И ОНА. Они жили еще долго и счастливо. И никогда больше не вспоминали друг о друге.

Рассказ из журнала Cosmopolitan

Они жили долго и счастливо…
Так и жили, другого не зная, в одиночестве понимая, что нет краше совместной жизни...они друг друга понимали, с полуслова, с полувзгляда. Другие говорили о них, что это пара, и нет, и не будет других у них. Так и сложилось в судьбах давно. Она с ним ходила в кино, он дарил ей цветы, они пили дорогое вино...за столом, в дорогом ресторане.
Она любила смотреть в глаза, он этим просто наслаждался, углубляясь в океаны глаз, он думал, вот именно сейчас, я люблю тебя больше жизни.
И не было конца, и начала давно уже нет, есть только они, и при слове “Мы”, держась за руки крепко, идут куда-то вперед. И заметил однажды классик метко,-долго и счастливо им суждено прожить.
И нет страха друг друга потерять, как, впрочем, каждому хочется другого обнять...и не отпускать, никогда. Вторила им веселая птица, говорящая смело в окно,-никогда, никогда, никогда…
Не останутся одиноки. И пока горят их сердца, мир вокруг не будет жестоким. А если уж кому-то захочется их погубить, то, знай подлец, говорил его пожилой отец, я на части тебя разорву, но, не дам тебе их семью погубить. Я позволил сердцу любить, и от любви родился чудесный сын, от любви родилась и его жена. Я не позволю никому им запретить...счастливыми быть и счастливо жить.
Так и сложилась судьба, они жили, как пишет кому-то мечта, душа в душу, заглядывая заискивающе в глаза, и говоря, -никогда...мы не оставим друг друга.
И нет уж давно отца, но, не скажет никто и кривого словца, так все бояться гнева старика, который готов был жизнь отдать, лишь бы они были счастливы до конца. Да и чтоб без остатка наслаждались жизнью, смотря на мир сквозь призму, зеркального отражения их души. А ведь души их были и есть, настолько чисты, что зависть вокруг, да только нет им дела, до этой зависти. Они живут, смотрят друг другу в глаза, не забывая слова отца, который незримо хранит их уют, и неведомо никому, какая сила, дается им, чтобы жить так счастливо.
Долго и счастливо жили они, рука об руку по жизни, забыв о невзгодах дней, смотря на мир будто не видя в нем людей, кроме другу друга. И жили они долго и счастливо, она подарила ему детей, он поддержку в моменты серых дней, в общем, - они творили счастье. И до сих пор никому невдомек, как так сложилось судьбой, встретились они холодной зимой, но, даже тогда рождали вокруг только весну, и вдруг, даже откуда-то запевала птица. Весна рождалась в их лицах, а летом горели слова, той, любви, которой они друг с другом делились, и запылились уж полки давно, а они все живут друг ради друга.
Они жили долго и счастливо…

Ани Лорак сейчас переживает не самое простое время. Измена мужа, безусловно, негативно отразилась на жизни артистки. Несмотря на то, что на публике звезда предстает всегда в блистательных нарядах и на позитиве, остается только догадываться, что у нее на сердце. Однако певица держится очень стойко, и даже пытается помочь другим. 39-летняя звезда поделилась своими мыслями о том, как нужно правильно строить отношения. По словам певицы, к выбору партнера по жизни надо подходить очень ответственно, ведь среди принцев на белом коне есть очень много «незрелых мужчин».

«Есть очень много незрелых мужчин. Что это означает? Ему может быть и 40 лет, но он так и не созрел к таким отношениям, где надо отдавать, так как хочет только брать», - рассказала Ани Лорак.

Помимо этого, певица посоветовала девушкам самим иногда проявлять инициативу и не ждать слишком долго предложения руки и сердца. «Я думаю, если женщина хочет быть с мужчиной и дала ему об этом понять, а он не готов, тогда надо прощаться. Потому, что чуда не случится. Это просто не ваш мужчина», - уверяет певица.

Также звезда поделилась некоторыми хитростями, как вести себя, будучи уже в отношениях. «Надо флиртовать с мужем, кокетничать, соблазнять его. Вы же уже знаете, как это делать? У вас же это когда-то получилось уже», - посоветовала Лорак.

Ани Лорак удается сохранять позитивный настрой, несмотря на то, что в личной жизни певицы недавно случился кризис. В 2009 году она вышла замуж за турецкого бизнесмена Мурата Налчаджиоглу, они воспитывают общую дочку. Однако летом этого года ее мужа застали в киевском караоке-клубе с симпатичной брюнеткой.

Впрочем, муж артистки не отрицал эту информацию, однако попросил общественность не судить его. «Не оценивайте мои поступки, мысли и чувства, со своей точки зрения. Вы не знаете даже половины того, что творится внутри меня»,- сказал Мурат. Ани Лорак до сих пор не прокомментировала свое состояние и эту ситуацию, однако певица недавно говорила о том, что прощать предательство не стоит.

Во время интервью для нового проекта Армана Давлетярова «Starmasterclass» певица также заявила: «Это только в сказках жили они долго и счастливо всю жизнь».